_Дед: "Этих немцев я решил отпустить". ЭПШТЕЙН ВЛАДИМИР ЛЬВОВИЧ. Историю прислала Светлана Черкасова. Мой дед — самый лучший друг моего детства. Кто говорил мне что хорошо и что плохо? Кто читал мне замечательные книжки? Кто научил меня играть в шахматы и мог рассказывать увлекательные истории часами? Он — мой дорогой и любимый Дедушка.Родился мой дед в 1925 году. На войну попал 16-ти летним парнем. Прошел всю войну от начала до конца. Служил младшим лейтенантом, был Командиром огневого взвода. Сейчас ему под 80… У меня есть "Воспоминания моей жизни", написанные им с 1999 по 2000 год. Вот некоторые моменты, относящиеся к концу Великой Отечественной Войны. Из воспоминаний профессора, доктора технических наук, Эпштейна Владимира Львовича. … В конце сорок четвертого и в начале сорок пятого года на месяц- полтора устанавливается некое противостояние. По общему мнению, создалось впечатление, что на нашем участке фронта воюют не столько немцы, а, в основном, власовцы. По ночам они часто привозили на передовую громкоговорители, занимались агитацией и пропагандой. Создалось такое странное положение, когда по обе стороны от линии фронта оказалось много знакомых, даже родственников, и все они — украинцы. В мои руки попадались листовки, подписанные самим Власовым и теми лицами, которые согласились войти в организованный им комитет. Среди подписавших обращение к советскому народу есть врачи, артисты, мелькнула даже подпись Петра Лешенко. То будущее устройство, которое предлагалось народам России, можно кратко охарактеризовать тезисом "Советы без коммунистов!". Но даже я, в свои двадцать лет понимал, что Советская власть без коммунистов не продержится ни одного дня. Довелось мне своими глазами увидать взятую в плен группу грузин-власовцев. В количестве примерно двух взводов они стояли в ожидании отправки куда-то в тыл. Зрелище было неприятное: странная цветная форма одежды, что-то красное с синим, массивные лица коренных южан, то ли багровые, то ли тоже красно-синие. Жалкие, дрожащие от холода и пронизывающего ветра, фигуры. Примерно в этот же период понадобилось мне посетить тыл дивизии. В планах было сходить в баню и сменить белье. Предварительно я получил разрешение на отлучку с огневой позиции от командира батареи. После бани я надеялся пообедать и к вечеру отправиться обратно на огневую. Но получилось так, что после посещения санбата ко мне обратился старшина. Он сообщил, что к нам только что прибыло пополнение — пятеро недавно призванных ребят двадцать шестого года рождения. Затем он спрашивает, что с ними делать. Я попросил позвать вновь прибывших солдат для того, чтобы познакомиться с ними. Было видно, что ребята недавно из тыла, обмундирование еще не обмято, шинели в скатках, чистенькие вещмешки. Оружия, по заведенным тогда порядкам, у них пока нет. Я решил: пока светло пусть идут на огневую позицию, ведь это всего пять километров. Показал дорогу, по которой сам пришел утром, назначил старшим первого, приглянувшегося парня. Поздно вечером, возвратившись на батарею, я просто, как бы для порядка, осведомился, пришли ли солдаты из нового пополнения. Но оказывается, никто ничего не знает, точнее — никто не приходил. Немедленно обо всем по телефону сообщают командиру батареи, находящемуся на наблюдательном пункте. Он приказывает организовать поиск, используя весь личный состав, оставив у каждого орудия по три человека. Под утро, на исходе ночи мы их нашли. Все пятеро мертвы, трупы обезображены, на груди у каждого ножами процарапаны контуры пятиконечной звезды, серпа и молота. Все участвующие в поиске уверены: все зло сотворили власовцы. Осознав свою обреченность, они тупо, зло и безжалостно мстят. В январе 1945-го года я был тяжело ранен. В этот период в Венгрии и Чехословакии было сосредоточено 37 немецких дивизий. В истории Отечественной войны отмечается, что это последнее немецкое наступление и последняя оборонительная операция Советской Армии. И хотя некоторые части, в том числе и наша, 252 дивизия, отступили до Дуная, последняя, отчаянная и бессмысленная надежда Гитлера не оправдалась, немцы выдохлись, развить успех им не удалось. А я через некоторое время очутился в эвакогоспитале, который находился в румынском городе Бырладе. Там меня подлечили и в марте сорок пятого года выписали, и я возвратился в полк. Оформление документов не заняло много времени, меня в полку не забыли, назначили на прежнюю должность командиром огневого взвода, но не второго, как прежде, а первого, т.е. "старшим на батарее". В первых числах апреля артполк, вслед за пехотными полками входит в чешский город Братиславу. Несколько дней тому назад был зачитан приказ, в котором говорилось, что Чехословакия — дружественная страна. Кстати, там содержалось предупреждение, что случаи мародерства и тому подобные будут строжайшим образом караться. И действительно, картина необычная: на улицах полно народу, много детей, все вроде бы рады, смеются, шумно приветствуют, а ведь всего несколько часов назад здесь были немцы, шли бои. По главной улице Братиславы ведут колонну пленных немцев, человек триста, или больше. Сбоку на тротуаре — чехи, словаки, мужчины, женщины, дети, советские воины. Смотрят на пленных, смеются, что-то выкрикивают. Немцы одеты, как на парад, в мундиры темного цвета, со знаками различия. Шагают, соблюдая порядок, шеренгами по восемь человек. Их почти не охраняют, всего несколько бойцов, правда — с автоматами, идут рядом по обочине. Впереди немецкой колонны две-три шеренги немок-военнослужащих, тоже — в военной форме. Советские солдаты жестами показывают женщинам: " Уходите оттуда, идите к нам, не пожалеете, мы вас приласкаем!". Одна из немок, столь же выразительно показывает: "Будь моя бы воля, своими руками задушила бы каждого из вас!". В ее глазах — смертельная тоска и ненависть. После выхода из Братиславы командир дивизиона, капитан Поздеев, приказывает мне ехать с пушками до какого-то населенного пункта, расстояние по карте километров двадцать-тридцать. Я сажусь в первый "Додж" и батарея трогается с места. Хотя впереди дорога пуста, едем все-таки не торопясь с небольшой скоростью. Яне отрываясь смотрю на дорогу в бинокль. Вдруг, с удивлением, не веря своим глазам, вижу идущих навстречу немцев с белым полотнищем во главе колонны. По-видимому, какая-то воинская часть решила прекратить сопротивление. Приказываю, на всякий случай, батарее развернуться, занять, как полагается по уставу, боевой порядок по обе стороны дороги. По рации связываюсь со штабом дивизиона и получаю распоряжение: "Немцев разоружать и пропускать без охраны в тыл. Самим оставаться на месте и дожидаться приезда начальства. Как-то без лишних слов все образуется, устанавливается определенный порядок. Около большого дерева пленные бросают оружие: автоматы, карабины, пистолеты, ножи-штыки, выворачивая карманы, проходят мимо командиров орудий. Мне практически ни во что не приходиться вмешиваться. Часа через полтора приезжает начальство. Колонна пленных к тому времени уже прошла. Я получаю приказание занять отведенную батарее огневую позицию. Пушки устанавливают в саду виллы, покинутой хозяевами. Чтобы создать, так называемый "сектор обстрела" приходится спилить большую часть фруктовых деревьев. Пока солдаты занимаются делом, я задумался о том, что у меня неважно обстоят дела с одеждой, о том, что у доставшихся мне трофейных немецких офицерских сапог "малый подъем", да и, вообще, маловаты они. От этих глубокомысленных размышлений меня отвлекает оклик: "Лейтенант!" Подняв голову, я увидел перед собой двух своих бойцов и двух молодых парней в черных костюмах. Одежда у них явно с чужого плеча, рукава пиджаков коротки, малы и брюки. Кое-как объяснившись с парнями, я уразумел, что передо мною стоят немцы. Не исключено, что из той самой части, которая вчера шла по шоссе с белым флагом. Немецкие парни не скрывают своих намерений, они хотят пробраться поближе к дому и избежать плена. Я решил этих немцев отпустить. Отчасти это продиктовано тем, что у меня нет свободных людей для того, чтобы доставить их под конвоем куда-то в тыл, да еще куда, это еще понять нужно. Как ни странно, это, как говорится "сошло мне с рук". То ли никто не донес, не "стукнул", то ли начальство посчитало происшедшее событием незначительным. Может быть, кто-то меня теперь осудит, что ж это право каждого обо всем иметь свое мнение, но что было, то было. В памятный день 9-го мая 1945 года закончилась Великая Отечественная война. В 1946 году я был демобилизован, в том же году начал учиться на первом курсе Моторного факультета Московского авиационного института. Я отдаю себе отчет, что большинство приведенных здесь эпизодов, как бы это поточнеевыразиться, даже не военные что ли, и уж, конечно, не героические. Но почему-то именно они мне дороги. Несколько слов о фронтовых друзьях. Самым дорогим другом для меня был Иван Васильевич Уваров. К тому времени, когда я попал в полк, он был уже командиром гаубичной батареи, награжден орденом "Красного знамени" и еще несколькими орденами. После окончания войны остался служить в армии, перед выходом на пенсию командовал ракетным дивизионном, последнее воинское звание — полковник. Схожая участь у Кирилла Ивановича Поздеева. По гражданской специальности он был учитель. После призыва в армию окончил Смоленскоеартучилище, но на год раньше меня. Когда окончилась война, демобилизовался, но затем снова был призван в армию. Последнее звание перед выходом на пенсию — подполковник. Однокашник по училищу, Петр Клементьев, на войне был тяжело ранен, стал инвалидом. После войны окончил педагогический институт, одно время был директором средней школы. Довольно длительное время командиром батареи, в которой я служил, был Григорий Пантелеевич Коняхин. Украинец по национальности, он был большим патриотом России. Всех их уже нет. Год за годом остается все меньше людей, которые были очевидцами и участниками событий, связанных с Великой Отечественной войной 1941-1945 года. Фото: Младший лейтенант Эпштейн Владимир Львович. © "МИА "Россия сегодня" — "День Победы. 70 лет"